Кто же он

У каждого киномана есть хороший знакомый в видеопрокатном салоне — сверхосведомленный, словоохотливый собеседник, который к тому же не требует почасовой шестидолларовой оплаты за живописный безлимитный дискурс о всевозможных фильмах — от шедевров европейского кино до жанровых голливудских картин и гонконгского кунфу.
Двадцатидевятилетний Квентин Тарантино был именно такой обаятельной личностью, когда приехал в январе 1992 года на кинофестиваль "Санденс". Калифорнийский отшельник, самопровозглашенный "кинофрик", отстоявший пять лет за прилавком видеопроката на Манхэттен-Бич, отсмотревший уйму чужих фильмов, многократно обсудивший их с посетителями и строивший потешные планы о создании собственных. И вот теперь он оказался в нужном месте в нужное время — в Парк-Сити состоялась премьера его первой картины "Бешеные псы", где он выступил одновременно сценаристом, режиссером и исполнителем одной из ролей.
В феврале 1992 года в коротком интервью Дэвиду Дж. Фоксу из "Лос-Анджелес тайме" Квентин признался, что, попав на фестиваль "Санденс", он впервые оказался на севере и увидел снег. И когда "Бешеные псы" отправились в мае в Канны, он поехал вместе с ними в свой первый европейский вояж. Беседуя с Камиллой Невер из французского журнала "Кайе дю синема", он определил себя как "первостатейного фанатика кино" и превознес до небес целый список кинодеятелей — от Николаса Рэя до Марио Бавы и Серджо Леоне.

Вернувшись в Америку, Тарантино в августе—сентябре 1992 года сопровождал "Бешеных псов" на кинофестивалях в Монреале и Торонто, вожделенно предвкушая октябрьскую премьеру в США. Все, кто встречал Тарантино в конце того лета, вспоминают его как самого приветливого и дружелюбного кинорежиссера. После Канн, постоянно находясь в центре внимания, он весело проводил время, болтая с журналистами и критиками не только о фильмах вообще — как он это делал в видеопрокате, — но и о своем фильме.
Те, кто брал у Квентина (до "мистера Тарантино" он еще не дотягивал) формальные интервью, уходили вполне удовлетворенными. Молодой режиссер отвечал на все вопросы образно, со знанием дела и без каких бы то ни было комплексов. Разъясняя специфику своей работы, он говорил, что пытался освободиться от временных ограничений, структурирования истории и выписывания персонажей, не привязываясь жестко к сценарию и используя его только как эскиз. Среди своих литературных увлечений Квентин называет "сагу о Глассах" Дж. Д. Сэлинджера, "крутые" романы Элмора Леонарда, Чарльза Уилфорда и Джима Томпсона. Ему также нравится ТВ: "Семейка Партридж" и "Спасатели Малибу".
Он был предельно простодушным и совсем не амбициозным двадцатидевятилетним молодым человеком. И несколько недель он витал в облаках, будучи харизматическим центром буйных развлекательных пресс-конференций на Международном кинофестивале в Торонто, где его сопровождали актеры, занятые в "Бешеных псах", — Харви Кейтель, Майкл Мэдсен, Стив Бушеми и Тим Рот

Запись пресс-конференции, проведенной 16 сентября 1992 года, печатается впервые, так же как и интервью, взятые критиком Питером Брунеттом на Всемирном кинофестивале в Монреале. На этой пресс-конференции Тарантино рассказал, как готовил актеров к съемкам "Бешеных псов", как они разыгрывали в репетиционном зале сцены ограбления ювелирной лавки, которые не вошли, да и не должны были войти в фильм. Как и во всех последующих интервью, Тарантино уклонялся от объяснений по поводу названия фильма, говоря: "Это название скорее призвано создавать настроение, ничего больше. Просто верное название, и не спрашивайте меня почему"
Тарантино говорил Брунетту, что "Бешеные псы" сняты в жанре "черной" висельной комедии:

— Мне нравится, когда все зрители хохочут до коли-ков, и вдруг — бац! — все стены в крови.

Упоминал он также и о своей беззастенчивой любви к американской поп- и джанк-фуд-культуре:

— Есть в ней что-то очень привлекательное, хотя, быть может, она так привлекательна для меня, потому что это моя культура. Это — я!

Вспоминая свой первый визит в Европу, Тарантино описал Брунетту посещение парижского "Макдональдса" почти теми же словами, которые вложил в уста гангстера-путешественника Винсента Беги, сыгранного Джоном Траволтой в "Криминальном чтиве". Тарантино говорил:
— Они не говорят "гамбургер в четверть фунта", потому что у них там метрическая система. "Большой с сыром!" Они понятия не имеют, что это — мать ее! — за четверть фунта!

Возможно, рассуждение о "четверти фунта" Тарантино не повторил больше ни в одном интервью. В сущности, на каждой встрече — даже с самыми заурядными журналистами — Тарантино будет рассказывать новые истории. Несмотря на то что на Монреальском кинофестивале 1992 года я интервьюировал его всего около двадцати минут, он успел поведать мне свой любимый сон, который больше никому не рассказывал, — о том, как попадает на вечеринку в дом режиссера Говарда Хоукса, где встречается с Робертом Митчумом и Джоном Уэйном.
Тарантино так дружелюбен и искренен, что мне не составило большого труда попросить его об одолжении. Вскоре он приехал в Бостон, где я преподавал, для встречи с местной прессой перед премьерой "Бешеных псов". Я узнал о его любви к режиссерам французской "новой волны" — Жан-Люку Годару и Жан-Пьеру Мельвилю.
— Можно ли рассчитывать на то, что вы заглянете на одну из моих лекций в Бостонском университете о французской "новой волне" и скажете студентам пару слов? — спросил я его в Торонто.
— Конечно, — ответил Квентин.
И неделю спустя он, прогуливаясь, забрел в Бостонский университет. Это было в сентябре 1992-го, и я сказал (этого мне не забыть) студентам:

— Это Квентин Тарантино. Вы пока не знаете, кто он такой, потому что его фильм еще не показывали в Бостоне. Но вы убедитесь — это великолепный дебют. Студенты уставились на него. Он выглядел круто (его любимое словцо), хотя пока что им приходилось верить мне на слово.

— Квентин зашел рассказать нам о кинематографе французской "новой волны". Квентин...

И тут его понесло! Я просил его поговорить несколько минут; он же разразился веселым полуторачасовым монологом о чудесах "новой волны", и не только о фильмах, которые были сняты этими режиссерами (он знал о них все — от и до), но и об их статьях в журнале "Кайе дю синема". Я помню его пересказ статьи Годара, восхищенного военной картиной Дугласа Серка:

— Какое великолепное название — "Время любить и время умирать"! Любой фильм с таким названием должен быть... великим фильмом!

Самым впечатляющим было то, что он ни слова не сказал о "Бешеных псах". Его сердце было в Париже шестидесятых, и все мы в Бостонском университете были слишком загипнотизированы, чтобы запечатлеть на видео это неповторимое явление. Тарантино сообщил мне, насколько взволновало его, не окончившего даже школы, это выступление перед студентами университета. (Роберт Паттон-Сприл, молодой афроамериканский режиссер из Бостона, снявший фильм "Шантаж", выпущенный студией "Мира-макс филмз" в 1997 году, рассказывает: "Когда люди спрашивают меня, что сопутствовало моей учебе в Бостонском университете, я отвечаю, что в первую неделю моей учебы к нам на курс пришел сам Квентин Тарантино".)

В сентябре 1992 года во французском журнале "Позитив" было опубликовано первое "звездное" интервью с Тарантино, с подробным описанием его пропитанного фильмами детства, его "до-псовых" усилий сделать полнометражный фильм "День рождения моего лучшего друга" и попыток самостоятельно перенести на экран два давным-давно написанных сценария: "Настоящая любовь" и "Прирожденные убийцы". Там же Тарантино раскрывает секреты своей сценарной методологии и живописует работу с оператором Анджеем Секулой. (Этот биографический очерк, первоначально опубликованный на английском языке и переведенный для "Позитива" на французский интервьюерами Мишелем Сименом и Юбером Ниогре, восстанавливается для данной книги в первоначальном виде по оригинальной стенограмме.)

В октябре 1992 года состоялась американская премьера "Бешеных псов". Но в прокате фильм не стал хитом. Это случилось несколько месяцев спустя, когда он вышел на видео. Однако лучшие американские критики много писали о нем, восхваляя не по годам зрелый талант Тарантино, его дерзкие диалоги, виртуозное владение жанром. Но вместе с тем высказывались и претензии к фильму из-за сцен чрезмерного насилия. Первый пример такого рода — статья Эллы Тейлор в "Лос-Анджелес уикли" от 22 октября 1992 года. В ней слились восторженная рецензия, интервью с Тарантино и колкие упреки в адрес "Бешеных псов" за сцену с отрезанием уха, заклейменную как "фальшивая садистская манипуляция... чистейшая блажь, лишенная всякого сострадания к зрителю".

Ответ Тарантино, — и в этом он был в высшей степени последователен во всех последующих интервью, — полностью отвергал подобную критику. Насилие на экране — это совсем не то, что насилие в реальной жизни, к которому, по его утверждению, Тарантино питает отвращение. Однако ему нравится смотреть хорошо выстроенные сцены насилия в кино, и он любит ставить их сам. Насилие в фильме, по Тарантино, — это дело вкуса: одни любят фильмы с танцами, другие — нет, а третьи вообще обожают тупые комедии. Уклоняясь от социальной ответственности, Тарантино заявляет об ответственности художественной, которая заключается в аутентичности поведения избранных автором персонажей. И если они хладнокровные убийцы, то так тому и быть.

В 1993 году на экраны вышел фильм Тони Скотта "Настоящая любовь" по сценарию Тарантино. Одобрив адаптацию Скотта, Тарантино на банкете в Лос-Анджелесе продолжил защиту своих героев-живодеров.

— Что мне действительно по сердцу в характере Кларенса, так это то, что он убивает безо всяких душевных мук, — выдал он Питеру Киоху из "Бостон феникс" (10 сентября 1993 года).

Наиболее подробное разъяснение своих сценариев — "Бешеные псы", "Настоящая любовь" и "Прирожденные убийцы" — Тарантино дал в мае 1993 года в диалоге с главным редактором "Интервью" Грэмом Фуллером.

— Для меня насилие чисто эстетическая категория, — сообщил Тарантино Фуллеру, но одновременно заявил и о полном безразличии к нравственным оценкам его работ: — Я не пытаюсь проповедовать никакой морали или выступать с каким-либо посланием, но, несмотря на всю дикость происходящего в моих фильмах, я думаю, они обычно приводят к определенным нравственным выводам.

Тем временем Тарантино пишет сценарий "Криминального чтива" и снимает его. Мировая премьера фильма состоялась в мае 1994 года на Каннском кинофестивале, где ему присудили "Золотую пальмовую ветвь". Последнее обстоятельство сделало Тарантино столь популярным, что временные рамки его интервью сильно сократились. Безбрежные дни "Бешеных псов" миновали, видимо, навсегда. Большинству журналистов отныне уделялось от пяти до десяти минут — время, за которое трудно выведать о фильме что-нибудь существенное. К счастью, были и исключения.


Вскоре он дает интервью Маноле Дарджис из журнала "Сайт энд саунд" и рассказывает ей о том, как делает кино. Затем, так же как и во время выхода "Бешеных псов", он встречается с Мишелем Сименом и Юбером Ниогре для обсуждения "Криминального чтива" на страницах ноябрьского номера журнала "Позитив" за 1994 год. (Для этой книги оригинальный англоязычный текст, переведенный на французский, восстановлен профессором Бостонского университета Т. Джефферсоном Клайном.)

Журналист с Западного побережья Джошуа Муни, умудрившийся взять интервью у режиссера сразу же после съемок "Криминального чтива", сорвал сенсационный куш. Его портрет Тарантино был опубликован в августе 1994 года в журнале "Мувилайн". Но наиболее обстоятельный разговор о том, что происходит на экране в "Криминальном чтиве", случился с Гэвином Смитом. Кроме того, Смит получил разъяснения по каверзным вопросам относительно "Бешеных псов", ответов н которые в прежних публикациях не было.

В США премьера "Криминального чтива", сопровождавшаяся восторженными откликами в прессе и отменными сборами, прошла в октябре 1994 года. Практически в каждой американской газете было интервью с Тарантино. Для этой книги были отобраны несколько наиболее содержательных, включая особо доверительные домашние беседы с режиссером (Хилари де Врис из "Лос-Анджелес тайме" и Дэвид Уайльд из "Роллинг стоун").

На роскошном банкете для нью-йоркской прессы Тарантино в очередной раз выступил в защиту тезиса о безвредности и чисто эстетическом характере насилия в своих фильмах. Тарантино заявил (цитата из статьи Гэри Сасма-на из "Бостон феникс" от 7 октября 1994 года): "Не думаю, чтобы в Руанде все видели мою картину, однако это не помешало им перерезать полмиллиона человек".

Это было благодарное время для Тарантино, время расширения сферы его влияния. Вместе с соавтором Роджером Эйвери и продюсером Лоуренсом Бендером в сентябре 1994 года они провели трехстороннюю встречу с Годфри Чеширом из "Интервью". Затем Тарантино с Робертом Зе-мекисом публично обменялись дифирамбами в адрес друг друга, опубликованными в "Лос-Анджелес тайме" 26 марта 1995 года. (Выяснилось, что Тарантино очень нравится фильм Земекиса "Форрест Гамп".) Потом он не упустил шанса появиться в эпизоде "Спи со мной" с абсурдистским монологом о гомосексуальном подтексте фильма "Лучший стрелок". В ноябре 1994-го Питер Бискинд пишет в "Премьере", что Тарантино готовится к реализации нового проекта — четырехчастной картины "Четыре комнаты", состоящей из взаимосвязанных историй, случившихся в одном большом отеле. Он напишет и снимет одну часть, а три других воплотят в жизнь три его друга-режиссера — Роберт Родригес, Эллисон Андерс и Александр Рокуэлл. Несколько месяцев спустя Тарантино с друзьями и Бискиндом дали групповое интервью в связи с премьерой "Четырех комнат" на Международном кинофестивале в Торонто. Несмотря на старания участников квартета выглядеть беззаботными и дерзкими, было ясно, что фильм не удался. Впервые Тарантино выглядел скованным и потерянным. Он был сильно расстроен критическими отзывами о появлении в фильме Родригеса "Отчаянный". Ему казалось, что все рецензенты кричат хором: "Нас тошнит от этого парня! Мы не хотим больше видеть эту рожу!" Избалованный прессой Тарантино стал "козлом отпущения".

В сентябре на фестивале в Торонто грянула беда. (Я был среди разочарованной публики на вечере закрытия фестиваля.) Две части, Лидере и Рокуэлла, не заслужили ничего, кроме всеобщего презрения. История Родригеса была в целом встречена одобрительно. Тарантино, не вполне принятый публикой, оказался где-то посередине. Прокат "Четырех комнат" продолжался около двух недель в 1995 году, затем фильм исчез с экранов.

Тарантино, потрясенный сокрушительным провалом картины, насколько мне известно, не дал ни одного интервью о "Четырех комнатах". Жаль, его комментарий к своей части фильма сослужил бы ей хорошую службу, начни он хотя бы с того, какой это реверанс голливудским комедиям (особенно "Посыльному") Джерри Льюиса.

За несколько дней до показа "Четырех комнат" в Торонто я снова представился Тарантино и спросил, не обременит ли его еще один мастер-класс в Бостонском университете. "Спасибо,— ответил он вежливо,— но я собираюсь в долгий отпуск". Однако три месяца спустя Тарантино опять был на публике. В начале 1996-го он воспрял духом — и снялся у своего друга Роберта Родригеса в вестерне-ужастике "От заката до рассвета". Сценарий был его, поэтому для продвижения фильма он согласился на журнальные интервью.

Казалось, к нему вернулся былой поп-культурный дух. Беседуя с Доном Гибалевичем из журнала "Эксцесс", он восторженно нахваливал свежие гонконгские боевики. Но даже в развеселом интервью, данном им совместно с Джульетт Льюис (партнершей по фильму "От заката до рассвета") Мим Юдович из "Деталей", Тарантино неожиданно выказал недовольство по поводу своей раскрученности в прессе.

— Это удивительно, — признается он, — потому что, читая собственные интервью, я просто дурею и становлюсь крайне мнительным... Никому не вынести такого рода самосознание — ни с того ни с сего вдруг начинаешь бояться самого себя.

В разговоре с критиком Джимом Хоберманом Тарантино дал волю чувствам. Он посетовал на вышедшие ранее биографические очерки о нем, в которых усмотрел чрезмерную предвзятость:

— Если критики хотят подняться, говоря обо мне гадости, — что ж, семь футов под килем.

У него произошел болезненный разрыв с соавтором по написанию сценариев Роджером Эйвери.

— ...Нечего особо печалиться об этом. Просто меня еще никто так не предавал из моих близких...

Его актерские работы продолжают раздражать прессу, но он намерен и дальше сниматься, даже "если критикам это кажется издержками звездной болезни".

Тарантино вконец истерзали навешиваемые на него стереотипы:

— Говорят, будто я проживаю всю свою жизнь в кино, будто оно пожирает меня. Это ложь! Я живу гораздо более насыщенной жизнью, чем большинство из тех, кого я встречал!

Как он планирует стряхнуть с себя это тяжелое бремя?

— Я собираюсь в годичный отпуск, — признался Квентин. — Почитать книжки, пообщаться с друзьями, просто отдохнуть.

Он последовал принятому решению выйти из света прожекторов, и съемки "Джеки Браун" были совершенно отгорожены от внешнего мира. Журналисты и ТВ не допускались. На завершающем этапе Тарантино дал только одно интервью — Линн Хиршберг из "Нью-Йорк тайме мэгэзин". Статья называлась "Человек, который все переменил" и представляла читателю уже вдумчивого, степенного, зрелого Тарантино, переехавшего к тому времени в "роскошный особняк на Голливудских Холмах".

Говорил он, разумеется, о выходящем на экраны фильме "Джеки Браун" и коснулся того, насколько персонаж Сэ-мюэла Джексона — Орделл, жестокий, склонный к садизму афро-американский мошенник, — на самом деле автобиографичен.

— Если бы у меня не было желания снимать фильмы, я бы закончил, как Орделл, — сказал он Хиршберг. — Я не стал бы почтальоном или работником телефонной компании, или торговцем, или продавцом золотишка по-малому. Я бы впутывался в одну аферу за другой и в конце концов угодил бы в тюрьму.

Тарантино сетует на американских журналистов, которые постоянно ищут встреч с ним и в то же время обвиняют его в общедоступности, называя его "мастером саморекламы". Далее Тарантино отмечает:

— Я не делаю ничего сверх того, что делает обычный актер. Я дал интервью не больше, чем любой другой актер.

Фильму "Джеки Браун" впервые был уготован негромкий выход на экраны. Тарантино появился в нескольких ток-шоу на ТВ, а газеты и журналы вынуждены были довольствоваться интервью с актерами, особенно с Пэм Грир. Кажется, Тарантино только единожды обсуждал фильм с прессой — на лос-анджелесском банкете за несколько недель до рождественской премьеры "Джеки Браун" в 1997 году. Питер Киох из "Бостон феникс" был на банкете и записал ремарки Тарантино.

Как и в других книгах данной серии, представленные здесь интервью воспроизводятся без какой бы то ни было редакторской правки. Но хотя некоторые повторы и встречаются, Тарантино принадлежит к разряду художников, подающих одно и то же удивительно разными способами. Эти интервью отобраны из общей массы как самые глубокие, содержательные и необычные.

Благодарю за любезную помощь, оказанную при создании этой книги, Дэвида Бартоломью, Марка Бэйзера, Корт-ни Беливо, Питера Бискинда, Джерри Бирна, Мишеля Си-мена, Дэвида Шута, Барбару Дэвис, Уолтера Донахью, Мэта Древайна, Грэма Фуллера, Питера Киоха, Т. Джефферсона Клайна, Робина Макдональда, Мишеля Маэ, Хауи Мовшо-вица, Льюпа Салазара, Гэри Сасмана, Шейлу Тревит, Джоша Вэлли, Бамбл Уорд.

Особые благодарности моим близким друзьям — Питеру Брунетту, редактору настоящей серии, без которого эта книга не могла бы состояться, а также Сите Шринивасан, главному редактору издательства университета Миссисипи, и Кэти Гринберг за их великодушное редакторское содействие.

В заключение выражаю огромную признательность моему выпускающему редактору Дженн Сутковски за ее нелегкие многодневные труды. И отдельное спасибо Карен Шмеер — изумительному редактору и славному товарищу.